Выбора не было, либо я умру здесь от холода и стужи, либо меня по дороге убьют русские

Я жила в прекрасном городе Ирпень. Мне нравилось там жить, и я мечтала купить там собственную квартиру.

Но 24 февраля началась война. В тот день я проснулась у своих друзей около 6 утра от звука летящего истребителя. Мы сразу собрались на кухне. Один из моих друзей плакал, а я еще не понимала, что произошло.

У меня две собаки породы французский бульдог, поэтому я сразу пошла их выгуливать. Когда вышла на улицу, то увидела, как люди в панике бегали и паковали свои машины. Я вернулась в квартиру, и мы начали решать, что делать.

Я поехала в офис в Киеве. Когда я садилась в такси своего знакомого Славы, он сказал: «Виктория, началась война». Он водитель, взрослый мужчина, некоторое время назад бежал от войны на Донбассе.

По пути в Киев мы видели огромные пробки, аварии. Люди были в панике. Казалось, все 2,8 миллиона жителей Киевщины сбежали в то утро. И мы были единственными, кто был на пути в город. Приехав в Киев, мы увидели, что тысячи машин стоят в пробках, сотни людей стоят в очереди к банкомату, десятки растерянных людей бродят по улице.

Я взяла из офиса кое-какие вещи и шиншилл, и мы поехали домой в Ирпень.

Я не знала, что делать, куда бежать, куда прятаться. Я читала новости и не верила, что это настоящая война. 25 февраля был подорван мост, по которому я проходила накануне.

Тогда была моя первая ночь в подвале. Было так холодно, что мы промерзли до костей. Соседские дети плакали, спрашивали: «Мама, зачем мы здесь? Я хочу в свою постель.» Они не знали, почему им сегодня придется спать в подвале.

Я помню этот страх в глазах женщины, которая не знала, как сказать о войне своим детям.

Я знала значение слова «оккупация», но было трудно понять, что мы оккупированы. Я не осознавала этого, пока не обнаружила, что российские танки движутся по улицам рядом с домами, стреляя прямо в них. Они обстреляли дом старика: он умер сразу, а его сын лежал под развалинами. Соседи умоляли о помощи и вызывали врача, пока этот парень не умер.

Трупы валялись прямо на дороге и их никто не увозил. Дом горел, и никто не выносил тело. Оно тлело еще два дня. И только, когда я увидела это своими глазами, я поняла, что такое «оккупация».

Я много плакала и кричала от беспомощности. Мы были предоставлены сами себе.

Мы вместе с бывшим мужем и домашними животными, двумя собаками и двумя шиншиллами, остались в квартире, спали на холодном полу.

Люди из нашего жилмассива, уехавшие раньше, оставили ключи от своих квартир одному из наших соседей. Более того, они оставили своих животных. Так что нам пришлось кормить их, но в то же время мы искали пищу для себя. Морально очень тяжело рыться в чужой квартире в поисках еды, видя разбросанные вещи, потому что люди бежали от войны.

Следующие дни трудно вспомнить, потому что 24/7 шли обстрелы. Я помню, как готовила макароны на кухне под звуки автоматической очереди на заднем плане…

В подвале я познакомилась поближе с одной из моих соседок и ее семьей. У нее была большая собака и две кошки. Она также присматривала за тремя брошенными кошками и шиншиллой. Мы договорились держаться вместе и помогать друг другу. Соседка плакала, потому что не могла уехать и оставить своих и чужих питомцев.

В те дни я заболела, потому что было очень холодно, а утром 9 марта мне стало еще хуже. Поэтому выбора не было, либо я умру здесь от холода и стужи, либо меня по дороге убьют русские.

Я побежала к соседке, сказала, что мы забираем всех кошек и собак и уходим. Будет, как будет… Всего у нас было пять кошек, четыре собаки, три шиншиллы.

Трудно вспомнить это путешествие и свои ощущения, потому что кажется, что я вдыхала, а не выдыхала воздух до конца. Мы проезжали парк прямо возле дома, а там уже было 5 могил. Ком в горле стоял после того, как увидели могилу матери и 13-летнего сына прямо в парке. Этот парк был открыт в прошлом году и получил название «Мамин парк», и вот каким он стал.

До моста нам пришлось пройти около 6-8 км. Подходим к перекрестку и видим: там стоит танк рашистов. Что делать? Мы остановились, чтобы подумать. К нам подошли два человека с табличкой «Красный Крест» и сказали по-украински: «Снимите эти белые майки, зачем вы их носите? Мы не сдаемся. Поехали, там наши люди». Мы вышли с ними на центральную улицу Ирпеня и увидели, как одна за другой едут машины и увозят людей.

Нас всех повезли к взорванному мосту, где пришлось пешком переходить реку. Помните сериал «Ходячие мертвецы»? Раньше я обожала его. Там в первой серии был город, кровь и куча брошенных машин. Именно такую ​​картину я увидела в Ирпене, и это было страшно.

Наконец мы добрались до Киева. Там уже было безопасно: много людей, палатка с горячими напитками и медицинская помощь. Мы погостили у тети пару дней, потом уехали к родителям, жили у друзей 2,5 месяца. В начале июня я переехала в Грузию.

В Грузии я долго не могла решить вопрос с домашними животными, обратилась в Волонтеры Тбилиси. Откликнулось много людей, среди них была Алена из Emigration for action. Через нее я узнала, чем вы занимаетесь.

Полгода в Тбилиси я продолжала работать удаленно: платила налоги в Украину, донатила на ЗСУ, помогала своим друзьям и близким. Когда осталась без работы, у меня возникло чувство, что я бесполезна, поэтому пошла волонтерить к вам. Мне хотелось помогать своим людям только уже здесь.

Когда я прошла через этот ад и уже должна была умереть, жить дальше оказалось очень тяжело. Вы не понимаете, почему выжили вы, а не тот 13-летний мальчик. У тебя нет никаких планов на жизнь. И оказывается, всю жизнь можно уложить в один рюкзак.

Но жизнь дана для того, чтобы ее прожить. И я пытаюсь.

10 февраля 2023