Из люка выглядывает солдат, и ты у него на прицеле

– Вера, откуда Вы родом? И где Вас застала война?

– Я из Новой Каховки, это Херсонская область. Когда началась война, я была там со своей мамой, которой 82 года. Должна вам сказать, что в войну эту я не верила, и в последний мирный вечер пела с подругой в караоке. Но в половине пятого утра ко мне в комнату вошла мама и сказала, что за окном что-то очень сильно взрывается, – я сразу поняла, что война, и правда, началась.

Помню, как побежала собирать документы и вещи… В таком состоянии люди не понимают, что происходит. Моё сознание до сих пор отказывается воспринимать эту жестокую правду.

– Вы помните, как прожили первые дни войны?

27 февраля, на четвёртый день войны, моя мама попала в больницу, ей понадобилась экстренная операция. У мамы диабет, и начал гнить палец: если бы прооперировать не успели, пришлось бы ампутировать руку. В больнице мы пролежали две недели, а когда возвращались домой, по городу уже ездила военная техника.

Например, идешь в магазин или в аптеку, а по центральной улице, на которой мы жили, едет БТР: из люка выглядывает солдат, и ты у него на прицеле. Он поворачивает свой автомат и следит за каждым, кто проходит мимо – видимо, чтобы никто на них не кинулся. Помню, как я боялась поднять глаза, сделать лишнее движение. Что в голове у этого солдата, неизвестно: он может просто выстрелить в тебя. Было сильное напряжение, постоянный стресс.

– В какой момент Вы решили, что нужно уезжать?

– Я это поняла в первый же день, но не знала, как. Мы были окружены со всех сторон, и если в городе было более-менее спокойно, то за пределами области – постоянные обстрелы. Из-за возраста моей мамы от нее отказывались водители, с которыми я пыталась договориться, – не хотели рисковать. Говорили, что в дороге, возможно, придётся выбегать из машины, ползти, а мама не сможет: у нее онкология, диабет, она слепая на один глаз и плохо слышит.

Мне многие говорили, что я не смогу ее вывезти, и лучше сидеть с ней дома. Но я понимала, что тогда мы просто вместе погибнем.

– В апреле я повезла маму в Херсон в онкологический центр. Там мы оставались 3 дня. Я хотела выезжать через Украину: нас пугали, что если я поеду через Крым, то могут увезти вглубь России, отправить в лагеря, и я не смогу вернуться в Украину в течение 10 лет – буду считаться предателем, в тюрьму посадят и т.д. Было очень страшно, и я чувствовала себя заложницей. Но через Украину выехать не получилось, и пришлось разрабатывать другие пути.

Я смотрела чаты и нашла хорошего перевозчика. Сначала нас из Херсона везли до границы с Крымом. Мы видели взорванные, чёрные, обгоревшие машины, военную технику, которая шла мимо нас, раскуроченные после взрывов дома. Это было страшно, но нужно было ехать, потому что не было другого выхода.

– Помню, перед отъездом, пока мы с мамой ещё лежали в херсонском онкоцентре, я колебалась – ехать не ехать – но в один из наших больничных вечеров увидела очередной взрыв и услышала «Грады», и тогда я сказала себе, что это последняя капля.

К тому же, лекарств у мамы оставалось на 3 дня: от диабета я успела купить в 4 раза дороже, а препаратов от давления не было в городе совсем. Это была бы просто смерть родного человека на моих глазах! Я успокоилась по поводу этих лекарств уже только в Тбилиси, когда волонтёрские организации купили нам две упаковки.

– Вера, расскажите, пожалуйста, как Вы обживались в Тбилиси. Какие моменты из первых дней тбилисской жизни были особенно яркими?

– Дочка через знакомых вышла на волонтеров в Грузии, и нам в течение нескольких часов нашли квартиру, в которой мы жили неделю. Поначалу думали, что мы здесь проездом: планировали ехать в Польшу, потому что там дочка, и маму нужно наблюдать у онколога. Но здесь, в Тбилиси, мы попали на консультацию к онкологу и решили остаться – маме здесь хорошо помогают. В Тбилиси нас хорошо встретили, окружили заботой и теплом, и я почувствовала себя защищенной – как у хороших родственников.

Из ярких моментов. Помню, нас поселили возле стадиона Динамо, а там часто бывают салюты, и мы с мамой первое время принимали их за стрельбу. Мама говорила: «Инна, там взрывы». Но потом мы понимали, что это просто салют… Я их ненавидела, а теперь уже как-то прошло.

– Как Вы познакомились с тбилисскими волонтёрами? И какую помощь Вам удалось получить?

Вы мне помогаете лекарствами. На них у нас уходит минимум 400 лари в месяц, и это если взять только те, которые обязательны. А у меня, например, пенсия по инвалидности 190 лари, мамина пенсия – 400 лари. В разных волонтерских центрах я беру еду.

Волонтеры, конечно, это ангелы-хранители. Каждый из вас. Грузинские, украинские, российские. Это колоссальная поддержка. В стрессовом состоянии любой из нас беспомощен, и с вашей стороны – это подвиг. Я сегодня встретила людей из Новой Каховки – смотрю на них и переживаю, дала все возможные телефоны. Они приезжают и селятся сами за город, не знают, что делать дальше, куда идти – мэрия уже не может помогать, а люди всё едут и едут, и им надо как-то жить. Это просто страшно…

– Вера, каково Ваше душевное состояние сейчас, после всего, что довелось пережить за эти месяцы войны?

– Мне кажется, даже сейчас у меня какое-то притуплённое состояние, память хочет спрятать тот ужас, который был. Когда меня спрашивают, откуда я, у меня сильная боль внутри. Я стараюсь не смотреть новости, но, если смотрю – у меня истерика, слезы. Очень больно за людей, за страну. Жаль, что без крова остались – это, может, не самое главное, но все равно: маме 82 года и она осталась без ничего, я в 56 лет осталась без ничего, а в Польше дочка с двумя детьми, которая тоже снимает квартиру…

Она там сейчас волонтёрит: отдавала комнаты людям из Украины, помогала расселиться, найти работу, и до сих пор это делает. И мы все остались без жилья, не можем вернуться домой…

– Дома я к чему-то стремилась, у меня была новая одежда, новое постельное белье, я так мечтала новую квартиру иметь… Все оно ушло в один момент. Что осталось? Только то, что во мне. Я увидела другое – какие люди хорошие вокруг. Даже в Новой Каховке не было паники – меня тогда поразило это мужество. Мне очень понравился наш народ. Я в шоке была, когда жёны не хотели уезжать, даже ради детей, и оставлять своих мужей. Они готовы были быть с ними рядом до конца, до смерти, но не оставлять, а поддерживать. Я не знала, что у меня такой народ, и я горжусь им.

Мне очень больно от того, что погибают люди – и мирные, и военные. Мне жаль российских солдат, которые не знали куда идут: не тех, которые изверги, а обыкновенных мальчишек, которые просто не знали. Это пытка – убивать братьев.

30 сентября 2022